А. Т. Твардовский и Вязьма

С первых дней Великой Отечественной войны А.Т. Твардовский находился на фронте. С 1942 года поэт находился на Западном, а затем 3-м Белорусском фронтах и вместе с частями армии участвовал в битве за Москву, а позднее в освобождении Вязьмы, Ельни, Смоленска от фашистских оккупантов.

В своих «Рабочих тетрадях» Твардовский записал, что увидел 12 марта 1943 года: «Вязьма — отвратительно разрушенный город. За Вязьмой — подорванные мосты. Глыбы мёрзлой земли, напоминающие камни на крымском побережье».

В 1943 году Александр Твардовский написал стихотворение «За Вязьмой». Название указывает на важное событие войны – историческую битву под Вязьмой.

Основная тема стихотворения — отражение тяжёлых условий войны и неизбежных человеческих потерь. Твардовский показывает страдания людей, ставших жертвами обстоятельств, затрагивая вопросы преданности, долга и судьбы.

По старой дороге на запад, за Вязьмой,
В кустах по оборкам смоленских лощин,
Вы видели, сколько там наших машин,
Что осенью той, в отступленье, завязли?

Иная торчит, запрокинувшись косо,
В поломанном, втоптанном в грязь лозняке,
Как будто бы пить подползала к реке ―
И не доползла. И долго в тоске,
Во тьме, под огнем буксовали колеса.

И мученик этой дороги ― шофер,
Которому все нипочем по профессии,
Лопату свою доставал и топор,
Капот поднимал, проверяя мотор,
Топтался в болотном отчаянном месиве.

Погиб ли он там, по пути на восток,
Покинув трехтонку свою без оглядки,
В зятья ли пристал к подходящей солдатке,
Иль фронт перешел и в свой полк на порог
Явился, представился в полном порядке,
И нынче по этому ездит шоссе
Шофер как шофер, неприметный, как все,
Угревший свое неизменное место, ―
Про то неизвестно…
 

Очень  близко по содержанию к стихотворению «За Вязьмой» одноимённый  очерк «За Вязьмой».  Он вошёл в цикл «Родина и чужбина. Страницы записной книжки (1942-1945)». В сборнике воспоминаний отражены портретные зарисовки встреченных на войне людей, а также раздумья писателя о жизни, времени, людях, о жестоких поражениях и радостях больших и малых побед.

Очерк «За Вязьмой» состоит из двух маленьких частей. В первой – описание разрушений, вызванных войной, и легенда о шофёре автобата.      Вторая часть очерка рассказывает о деревенских жителях, переживших немецкую оккупацию.

ЗА ВЯЗЬМОЙ

За Вязьмой — подорванные мосты, мостики, виадуки, котлованы. Глыбы мерзлой земли, вывороченные силой взрыва, но не раздробленные, напоминают глыбы горных пород где-нибудь на Крымском побережье. По сторонам дороги обтаявшие, точно вымытые, отчетливо черные или цветные кузова машин, ржавые остовы, «рамы». Они провели здесь две зимы — памятники осени 1941 года. Объезды, попытки вырваться из пробок в открытое поле, рассредоточение от бомбежек — все это раскидало машины в жутком и причудливом беспорядке. Говорят, из них многие «почти на ходу». Родилась даже легенда о шофере автобата, оставленном своим командиром, где-то здесь, в лесу, с полсотней машин и сохранившем их до прихода наших войск.

«Машины в порядке. А еще доложу, что я здесь женился, так что жена мне помогала по уходу».

И уж кем-то добавлено к анекдоту, что, покамест шофер докладывал по форме о сохранности автоколонны, наши автобатчики увели у него три машины.

* * *

Жители деревень, проведшие здесь два этих года, привыкли к мысли о том, что хата будет спалена, что их могут угнать в Германию, убить. И житейски готовились ко всему, заботились о жизни, не своей — так своих близких, не  сегодняшней — так завтрашней, возможной, предположительной.

К пожару, например, готовились так: не вызывая у немцев особых подозрений, вынимали и выносили из избы дощатые или тесовые перегородки, «забывали» осенью вставить рамы-вторички, вытаскивали из стен, в которых жили, какой-нибудь гвоздь, крючок и т. п. И все это прятали, относя, например, доски куда-нибудь к погребу, как будто для порядка. И закапывали, закапывали, вверяли родной земле хлеб, пожитки, — в подполье, в хлеву, в лесу. Это на случай оставления родных мест, и в надежде на возвращение в конце концов, и с заботой о том, чтобы хоть что-нибудь найти здесь для обзаведения домом, для жизни сначала.

На случай угона в Германию или на работы, в лагеря заключения, в неизвестные места сушили сухари, готовили одежду, чтоб и в глаза не бросалась, не соблазняла конвойного и чтоб все-таки была попрочнее в носке, поспособнее в пешем пути невольника.

Но было и другое.

— Давно, отец, строил эту хату?

— По осени, — отвечает нарочито расслабленным голосом, через кашель, с усилием. — Старую партизаны сожгли. Тут бои были. Ну, так потом дали мне курятничек колхозный.

— Кто дал?

— А кто? Кто тут за власть был. Дали курятничек — из него и приладил хату.

И прячет глаза, чувствует, что тебе все ясно. Строить новую хату мог тот, кто жить собирался, не рассчитывая на наш приход и изгнание немцев.